Валентин Григорьевич Распутин родился в 1937 году в крестьянской семье. Мать — Распутина Нина Ивановна, отец — Распутин Григорий Никитич. Детство будущий писатель провел в деревне Аталанка. “Детство мое пришлось на войну и голодные послевоенные годы, - вспоминает писатель. - Оно было нелегким, но оно, как я теперь понимаю, было счастливым. Закончив местную начальную школу, вынужден был один уехать за пятьдесят километров от дома, где находилась средняя школа. После школы поступил на историко-филологический факультет Иркутского государственного университета. Живёт и работает в Иркутске и Москве. В студенческие годы был внештатным корреспондентом молодёжной газеты. Один из его очерков обратил на себя внимание редактора. В 1980-х годах был членом редакционной коллегии журнала «Роман-газета». Первый рассказ “Я забыл спросить у Лешки...” опубликован в 1961 году.

Распутин В. Г. отмечает, что “писателем человека делает его детство, способность в раннем возрасте увидеть и почувствовать все то, что дает ему затем право взяться за перо. Образование, книги, жизненный опыт воспитывают и укрепляют в дальнейшем этот дар, но родиться ему следует в

детстве”. Главные слова в творчестве писателя – совесть и память.

РАСПУТИН О СВОЕМ ТВОРЧЕСТВЕ («АиФ», 2007): «Если говорить о том, как мне            писалось всегда, то я не из тех, кто просыпается утром и ставит перед собой задачу: мне сегодня надо написать две страницы, или дописать главу, или начать новую работу. Никогда у меня этого не было даже в молодости. Для меня было важно, когда возьмет, когда что-то заноет внутри меня и попросит работать. Если этого не происходит, то и работа не пойдет, сколько ты ни сиди, ни мучайся, все равно ничего не получится или придется заново переделывать. Что касается прозы, в последнее время писалось ее мало, а если говорить о публицистике, то она сама просится. Каждый наш божий день состоит именно из публицистики, да еще какой! Такие события происходят, одно другого хлеще, интересней, иногда даже обидно пропускать это».

10 ЦИТАТ ИЗ КНИГ ВАЛЕНТИНА РАСПУТИНА

1. «Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни». («Прощание с Матерой»).
2. «Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, — нет, а за то, что сталось с нами после». («Уроки французского»).
3. «Чтобы понимать друг друга, много слов не надо. Много надо — чтобы не понимать». («Пожар»).
4. «Человек стареет не тогда, когда он доживает до старости, а когда перестает быть ребенком». («Уроки французского»).
5. «Вина требует вины, пропащая душа ищет пропасти поглубже». («Живи и помни»).
6. «Жизнь — не одежка, ее по десять раз не примеряют. Что есть — все твое, и открещиваться ни от чего, пускай и самого плохого, не годится». («Живи и помни»).
7. «И нет ничего проще, как заблудиться в себе». («Пожар»).
8. «Нет ничего несправедливей в свете, когда что-то, будь то дерево или человек, доживает до бесполезности, до того, что становится оно в тягость; что из многих и многих грехов, отпущенных миру для измоленья и искупленья, этот грех неподъемен». («Прощание с Матерой»).
9. «Где ты был, человек, какими игрушками ты играл, когда назначали тебе судьбу? Зачем ты с ней согласился?» («Живи и помни»).
10. «С людьми жить — человеком надо быть. Иначе тебя уважать не будут». («Деньги для Марии»).

 

Читаем вместе: отрывок из рассказа В. Распутина "Уроки французского"

***

Нести посылку домой, не узнав, что в ней, я не мог: не то терпение. Ясно, что там не картошка. Для хлеба тара тоже, пожалуй, маловата, да и неудобна. К тому же хлеб мне отправляли недавно, он у меня еще был. Тогда что там? Тут же, в школе, я забрался под лестницу, где, помнил, лежит топор, и, отыскав его, оторвал крышку. Под лестницей было темно, я вылез обратно и, воровато озираясь, поставил ящик на ближний подоконник.

Заглянув в посылку, я обомлел: сверху, прикрытые аккуратно большим белым листом бумаги, лежали макароны. Вот это да! Длинные желтые трубочки, уложенные одна к другой ровными рядами, вспыхнули на свету таким богатством, дороже которого для меня ничего не существовало. Теперь понятно, почему мать собрала ящик: чтобы макароны не поломались, не покрошились, прибыли ко мне в целости и сохранности. Я осторожно вынул одну трубочку, глянул, дунул в нее, и, не в состоянии больше сдерживаться, стал жадно хрумкать. Потом таким же образом взялся за вторую, за третью, размышляя, куда бы мне спрятать ящик, чтобы макароны не достались чересчур прожорливым мышам в кладовке моей хозяйки. Не для того мать их покупала, тратила последние деньги. Нет, макаронами я так просто не попущусь. Это вам не какая-нибудь картошка.

И вдруг я поперхнулся. Макароны… Действительно, где мать взяла макароны? Сроду их у нас в деревне не бывало, ни за какие шиши их там купить нельзя. Это что же тогда получается? Торопливо, в отчаянии и надежде, я разгреб макароны и нашел на дне ящичка несколько больших кусков сахару и две плитки гематогена. Гематоген подтвердил: посылку отправляла не мать. Кто же в таком случае, кто? Я еще раз взглянул на крышку: мой класс, моя фамилия — мне. Интересно, очень интересно.

 

Я втиснул гвозди крышки на место и, оставив ящик на подоконнике, поднялся на второй этаж и постучал в учительскую. Лидия Михайловна уже ушла. Ничего, найдем, знаем, где живет, бывали. Значит, вот как: не хочешь садиться за стол — получай продукты на дом. Значит, так. Не выйдет. Больше некому. Это не мать: она бы и записку не забыла вложить, рассказала бы, откуда, с каких приисков взялось такое богатство.

Когда я бочком влез с посылкой в дверь, Лидия Михайловна приняла вид, что ничего не понимает. Она смотрела на ящик, который я поставил перед ней на пол, и удивленно спрашивала:

— Что это? Что такое ты принес? Зачем?

— Это вы сделали, — сказал я дрожащим, срывающимся голосом.

— Что я сделала? О чем ты?

— Вы отправили в школу эту посылку. Я знаю, вы.

Я заметил, что Лидия Михайловна покраснела и смутилась. Это был тот единственный, очевидно, случай, когда я не боялся смотреть ей прямо в глаза. Мне было наплевать, учительница она или моя троюродная тетка. Тут спрашивал я, а не она, и спрашивал не на французском, а на русском языке, без всяких артиклей. Пусть отвечает.

— Почему ты решил, что это я?

— Потому что у нас там не бывает никаких макарон. И гематогену не бывает.

— Как! Совсем не бывает?! — Она изумилась так искренне, что выдала себя с головой.

— Совсем не бывает. Знать надо было.

Лидия Михайловна вдруг засмеялась и попыталась меня обнять, но я отстранился. от нее.

— Действительно, надо было знать. Как же это я так?! — Она на минутку задумалась. — Но тут и догадаться трудно было — честное слово! Я же городской человек. Совсем, говоришь, не бывает? Что же у вас тогда бывает?

— Горох бывает. Редька бывает.

— Горох… редька… А у нас на Кубани яблоки бывают. Ох, сколько сейчас там яблок. Я нынче хотела поехать на Кубань, а приехала почему-то сюда. — Лидия Михайловна вздохнула и покосилась на меня. — Не злись. Я же хотела как лучше. Кто знал, что можно попасться на макаронах? Ничего, теперь буду умнее. А макароны эти ты возьми…

— Не возьму, — перебил я ее.

— Ну, зачем ты так? Я знаю, что ты голодаешь. А я живу одна, денег у меня много. Я могу покупать что захочу, но ведь мне одной… Я и ем-то помаленьку, боюсь потолстеть.

— Я совсем не голодаю.

— Не спорь, пожалуйста, со мной, я знаю. Я говорила с твоей хозяйкой. Что плохого, если ты возьмешь сейчас эти макароны и сваришь себе сегодня хороший обед. Почему я не могу тебе помочь единственный раз в жизни? Обещаю больше никаких посылок не подсовывать. Но эту, пожалуйста, возьми. Тебе надо обязательно есть досыта, чтобы учиться. Сколько у нас в школе сытых лоботрясов, которые ни в чем ничего не соображают и никогда, наверное, не будут соображать, а ты способный мальчишка, школу тебе бросать нельзя.

Ее голос начинал на меня действовать усыпляюще; я боялся, что она меня уговорит, и, сердясь на себя за то, что понимаю правоту Лидии Михайловны, и за то, что собираюсь ее все-таки не понять, я, мотая головой и бормоча что-то, выскочил за дверь.